– Что у тебя со лбом?
– Он… Этот зверь надавил на лоб и точно всосал кожу, – пояснила Влада да теперь и сама огладила мелко иссеченную кожу на лбу.
– Антропоморф наступил на тебя? – резво откликнулся поспрашанием со своего кресла, стоявшего справа Дивный, и самую толику подался с него вперед.
– Да, прямо на лоб… и надавил… Было дюже неприятно, – произнесла в ответ девочка и неспешно поднявшись с рук Бога села, прижившись к его груди. – А потом потекла юшка. Она текла так долго… Погляди, Отец, я испортила всю рубаху. – Влада протянула в направлении, столь далекого от нее лица старшего Раса, правую руку, материя рубахи на оной побурела от застывшей крови. – И еще… Еще, Отец, – голос отроковицы многажды понизился и порывисто дернулся. – Я потеряла. Потеряла меч Воителя и ремень, и цепочку Златовласа. Словом все… все. – Она торопливо вскинула вверх левую руку и провела по мочке уха, где висела цепочка с хризобериллом. – Все кроме дара Седми.
Небо ласково провел пальцем по широкой, красной полосе на груди юницы, кажущей свои рваные, кровавые края даже с под разрезанной материи рубахи, оставленной когтем зверя и успокоительно произнес:
– Все это не страшно… Меч разыщут, пояс привезут новый, цепочку я подарю тебе сам. Ее сделают лучшие мастера.
– Нет! – гневно вскликнула Владелина, обращая сие негодование токмо на себя и на свои потери, да болезненно перекосила лицо. – Как ты не поймешь, Отец, это был дар… Дар, как твоя рубаха. Они были мне очень дорогими. – А теперь уже обращая раздражение на Небо, стремительно от него отклонившись, дополнила, – я звала тебя! Кричала… Кричала, а ты не слышал. Или не хотел.
– Что ты, что ты моя драгость, я просто не мог, – перебивая скорую, возбужденную речь отроковицы дыхнул старший Рас, и немедля обняв правой рукой ее затрепетавшее тельце, притулил к своей груди. – Просто не мог услышать… моя милая, любезная девочка… Бесценная лучица, – нежно дошептал Бог уже в голову Влады и прикоснулся к ней губами.
Юница от той теплоты на чуток прикрыла глаза, наслаждаясь успокоением царившим в объятиях Бога и безмолвием в зале, нарушаемым лишь движением прохаживающегося вдоль стен Седми так и не присевшего на пустое кресло стоящее подле Отца. Прошло какое-то время, и Небо сызнова приголубив волосы Владелины, тем движением, словно проверяя ее состояние, очень тихо сказал:
– Милая моя, я хочу, чтобы ты показала Дивному, что видела.
– Показала? – изумленно повторила девушка, и, отворив очи, нежданно ощутила страшную слабость во всем теле, вроде единождым махом разморенным жаркими лучами солнца.
– Да, показала, – продолжил мягко говорить старший Рас. – Я знаю, моя драгость, ты устала, у тебя болит бок, ручки и ножки, но я прошу тебя потерпеть самую малость… А потом тебя накормят, снимут боль и дадут отдохнуть.
– Хорошо, Отец, – согласно отозвалась Владелина, и, втянув в себя дух Бога, напоминающего сладковатый аромат пыльцы, поцеловала ткань его рубахи.
– Владушка, ступай ко мне, – позвал ее бархатистым баритоном Дивный.
Небо бережно подхватил девочку подмышки, и, приподняв с колен, аки махую дитятку поставив на пол, повернул в сторону брата. Слишком редко общающаяся с Дивным, Владелина всегда особенно волновалась при виде этого Зиждителя, каковой реже иных появлялся в капище и также нечасто прикасался к ней, точно недолюбливая. Его венец удерживающий в навершие солнечный плоский диск, переливающийся ядренистым золотым светом, малозаметно качнулся вправо, вроде желая упасть на отроковицу, отчего та резко дернулась в сторону, и, застонав, схватилась левой рукой за правый бок.
– Поторопись Дивный, видишь же как она обессилена. Как страшиться тебя. Придай положенной теплоты своему взору, в самом деле почему я должен это тебе говорить, – повелительно дыхнул Небо, и ту молвь не услышала ни Владу, ни иные Боги, ибо она прозвучала мысленно лишь для брата старшего Раса.
Дивный, и впрямь, немедля придал благодушности своему в целом холодному взору, и, вытянув руки вперед, несильно обхватив девочку за плечи, торопко привлек к себе. Он бережно поставил Владелину себе на колени так, чтобы ее глаза оказались на уровне его лица. При этом Богу пришлось слегка вздеть стопы с пола и под ними мгновенно, вытянувшись из кресла, образовался неширокий облачный ком. Продолговатые глаза Дивного, где сияние бирюзовой радужной оболочки порой поглощали не только белую склеру, но и черный зрачок настойчиво воззрились в юницу, и из них в ее сторону потекла такая любовь, нежность. От той чувственность Влада не просто колыхнулась всей плотью, не просто дрогнули в коленях ее ноги, но похоже еще и закачался мозг внутри головы. И сие хорошо, что Бог крепко удерживал отроковицу за плечи, а то б она, непременно, упала или бы в голове лопнул переполнившийся волнением мозг. Дивный медленно поднес губы ко лбу Владелины и ласково к нему прикоснувшись, да тем снимая всякое покачивание и тревогу, чуть слышно прошептал:
– Ну, что ты, моя девочка, как так недолюбливаю… Как можно такое думать… Вельми, как и иные Расы люблю, беспокоюсь. Не надобно меня пугаться, страшиться.
Зиждитель отвел уста от лба отроковицы и наново глянул в ее очи и одновременно, несколько изменив тембр голоса, молвил:
– Седми, прошу тебя, прекрати расхаживать по залу, ты отвлекаешь меня, присядь малецык… И все остальные тихо, чтоб не напугали, нашу драгоценность. – А после со всей теплотой, такой как говорил с юницей Небо, дополнил, – Владушка, любезная моя девочка, – и голос Дивного проник в обессиленное тело девушки наполнив теперь уже ощутимой любовью каждую ее клеточку, волосок. – Я обхвачу твои щеки руками и загляну в глаза. На миг… ровно, на миг я сомкну пальцами тебе нос. Ты, словно вдохнешь, а посем выдохнешь. Больно не будет… Главное, чтобы ты не испугалась, хорошо? – юница не сводя очей с Бога, молча, кивнула.